Убийство со взломом - Страница 17

Обвиняемый – волосы его были еще влажны после душа и прилипли к голове – с чрезвычайным вниманием, будто застыв, слушал, как рассказывала о себе миссис Макгуэйн. Обделенный пылкой и слепой материнской любовью, он, видимо, рад был страстной собачьей преданности домоправительницы, женщины, как это обнаруживалось, хотя и ограниченной, но доброй и знавшей мальчиков Робинсонов лучше, чем кто-либо другой. Говорила она с убежденностью искреннего заблуждения, что делало ее врагом Питера, задачей которого было опровергнуть ее свидетельство, не оставив от него камня на камне.

– …я услышала Билли внизу у парадного входа и вышла из своей комнаты и с лестницы увидела, что это Билли, и, не спускаясь, поговорила с ним минуту-другую, – свидетельствовала домоправительница голосом громким, взволнованным. – Я видела Билли собственными глазами, почему и говорю, что он находился дома в тот вечер. Он ни в чем не виноват. Чтобы сказать это, я и пришла сюда!

– Возражаю, – спокойно прервал ее Питер. – Свидетельница отвечает не по существу.

– Возражение принято, – кивнул судья Скарлетти. – Попрошу вас отвечать на поставленные вопросы, миссис Макгуэйн.

Утром миссис Макгуэйн потратила много времени, накладывая косметику, и теперь, когда она не могла удержаться от слез, тушь потекла черными ручейками по густо наложенным румянам и крем-пудре. Питер видел, что у жюри это вызывает сочувствие; восемь женщин-присяжных отлично понимали всю унизительность ситуации, когда тушь твоя течет, а отсюда и сочувствие, что могло вызвать и большее доверие к словам свидетельницы. Да что там женщины, в сердцах подумал Питер, наверное, всех в этом зале растрогала эта маленькая мелодрама, и миссис Макгуэйн, видимо, догадываясь, что это ей на руку, не спешила стереть со щек черные слезы.

Потом, картинно взяв себя в руки, она утвердилась на своем свидетельском месте, чтобы во всех подробностях описать вышеуказанный вечер. Она рассказала о радиопередаче, которую слушала по радио, когда в дом вошел Робинсон, и, разумеется, время этой передачи в точности совпадало с предполагаемым медицинским экспертом временем смерти жертвы, время это было известно и Моргану, который тут же не преминул представить суду напечатанную программу передач названной радиостанции. Там значилась и передача, на которую ссылалась миссис Макгуэйн. Свидетельство это было призвано подкрепить показания, полученные накануне от дружков-собутыльников Робинсона. По подсказке Моргана миссис Макгуэйн признавала даже, что Робинсон, возвратившись домой, мог быть несколько навеселе. Этот маленький грешок должен был несколько сгладить совершенный им большой грех, смягчить в глазах присяжных образ ответчика. Свою роль миссис Макгуэйн исполняла хорошо.

И, видя это, судья Скарлетти поглядывал на Питера. Ну, чем будешь крыть? – казалось, говорила его поднятая бровь. Судья, сам бывший прокурором в те дни, когда американское общество ошибочно полагало, что развращенность нравов достигла предела, был человеком честным, неплохо разбиравшимся в юриспруденции, тем не менее не любившим ни адвокатов – за то, что защищают всякую мразь, ни прокуроров – за неизбежные их ошибки. Таким образом, любимчиков у него не было, были лишь предпочтения.

Все время допроса Морган простоял возле свидетельской кафедры, что было необычно для адвоката, привыкшего постоянно то мерить шагами зал, прислоняясь время от времени к перильцам присяжных, то шелестеть бумагами, то крутить на пальце свое золотое кольцо. Видимо, на этот раз он старался проявить сдержанность. Присяжные замечали малейшее движение юристов, бормотание и шарканье ног, резкие взмахи, которыми они рассекали воздух на манер каратистов, желая подкрепить что-то, сказанное свидетелем, их незаметное почесывание, зевки в кулак. Когда Морган расспрашивал домоправительницу о каких-нибудь незначительных мелочах – о том, как, например, уходя спать, она налила воды в собачью миску, Питер думал о том, где сейчас может находиться Дженис. Помогает кому-нибудь другому, утешает, но не его. Так было уже давно, а Питер всегда был склонен к ревности, страстно желая ласки, пусть мимолетной, ненавидя, хоть и корил себя за эту ненависть, женщин в приюте, которым его жена отдавала время и силы. Всю их жизнь сопровождало и определяло его беспричинное недовольство – оба они знали это, но Дженис чувствовала себя слишком обиженной или была слишком великодушна, чтобы обращать на это внимание. Он же ненавидел в себе мелочность. Если б она сейчас вошла в зал суда и сказала: «Питер, давай уедем из Филадельфии куда глаза глядят!» – он сделал бы это сразу, без оглядки. Она сняла бы эти свои шикарные черные туфли на каблуках, аккуратно, носок к носку, поставила бы их в шкаф. У него в третьем ящике кухонного стола хранится карта автомобильных дорог. Они отправились бы колесить по дорогам Западной Виргинии – останавливаться на привалы, распевать песни, грызть в машине яблоки.

Морган закруглился, и наступила очередь Питера. Собираясь опровергнуть показания этой плачущей женщины до того, как она успела бы окончательно разжалобить присяжных и тем обвести их вокруг пальца, он мог разрушить выстроенное алиби, но заслужить неодобрение жюри.

– Итак, миссис Макгуэйн, у всех нас одна-единственная цель – это справедливость – начал он ровным голосом, глядя ей прямо в глаза.

– Да, сэр.

– Рассказывал ли вам когда-либо мистер Робинсон о Джуди Уоррен?

– Он упоминал о ней.

– Правда ли, что встречались они почти полгода?

– Ну… какое-то время.