Убийство со взломом - Страница 66

– Послушайте, что бы вы там ни надумали, Скаттергуд, держитесь от нее подальше. Вы на государственной службе, и мне не нужно, да и не хочется напоминать вам, какие неприятности мы можем вам устроить.

– В этом нет необходимости. – И Питер переключил телефон.

– Винни?

– Да. Я говорил, что это рискованно…

– Знаю, – быстро прервал его Питер.

– Рискованно в основном для тебя.

– Я это понимаю.

– Если я найду его, мне ему позвонить?

– Нет, конечно. Просто запиши это на файл, чтобы я мог взглянуть. И сунь это куда-нибудь подальше. Держи это до поры до времени на всякий случай. И сообщи мне, когда найдешь.

Через час пришла информация, сообщенная, судя по характерному скучающему тону, экспертом-баллистиком, что невыстреленные пули из пистолета Каротерса, задействованного в налете на супермаркет, были того же калибра и той же конфигурации, что и пули, извлеченные медэкспертом из головы и плеча Уитлока. Более того, величина отверстия от извлеченной пули совпадала с величиной отверстия, проделанного контрольным выстрелом из пистолета Каротерса.

Повесив трубку, Питер вошел в приемную.

– Кто приказал произвести контрольный выстрел? – спросил он Мелиссу. – Откуда такая прыть?

Она испуганно взглянула на него, и ему вдруг пришло в голову, что в вихре постоянно меняющихся сведений секретарша ориентируется лучше, чем кто-либо другой, зная, кто звонил и кто приходил и уходил.

– Думаю, вам лучше спросить об этом у мистера Хоскинса, – принялась обороняться она.

– Конечно, я могу узнать это у него, Мелисса, – отрезал Питер, – но так как вы здесь, я подумал…

– Это я приказал, – послышалось из-за его спины, и на плечо ему легла твердая рука Хоскинса, подтолкнувшая его в сторону кабинета.

– Какого черта вы ничего не сказали мне, Билл? Кажется, расследование это поручено мне, вами же поручено! Вывелели мне действовать самостоятельно, и вдруг подложить мне такую свинью – сделать что-то в обход, скрыв от меня часть информации!

– Питер, – голос Хоскинса звучал вкрадчиво, умиротворяюще, – нам это стало известно утром, когда тебя не было. Пушка подходила по калибру, и я велел проверить ее сразу же, не сходя с места. Все знают, насколько это важно, поэтому бумажными формальностями можно было и пренебречь. Я собирался все сообщить. Ты ведь был в чертовской запарке, а к тому же, честно говоря, я не ожидал, что результаты экспертизы поступят раньше завтрашнего дня. Разве можно винить нас за все это? – Хоскинс глядел на него взглядом не то холодноватым, не то просто рассудительным. – Ты обиделся?

– А вы как думаете? Конечно, обиделся.

– Мы в одной упряжке, Питер. Не забывай.

Он разрывался между желанием посоветовать Хоскинсу засунуть извинения в свою жирную задницу и желанием извиниться самому.

– Ладно, – спустил на тормозах Питер. Хоскинс улыбнулся и открыл дверь, приобняв Питера за плечи. Прикосновения его были приятны. Гораздо менее приятным было то, что он узнал уже около пяти, после того, как Хоскинс раньше времени ушел, а Питер осведомился у Мелиссы, не звонили ли днем от мэра.

– Звонил некто Джеральд Тернер, помощник мэра, – отвечала она, сшивая вместе бумаги. – Дважды звонил.

– И с кем он разговаривал? – спросил Питер. Она вскинула на него глаза – среди голубых теней и крашенных черной тушью ресниц притаился страх.

– С ним говорил мистер Хоскинс.

Ух, как же его все злило в этот день, когда его дважды предали! Он проработал целый день без обеденного перерыва, безотрывно, до одиннадцати вечера, роясь в бумагах, разбираясь в докладных следователей по другим делам, диктуя письма и памятные записки, названивая свидетелям с напоминанием прибыть в суд на следующей неделе, оставляя инструкции Мелиссе, с головой уйдя в толстенную книгу дел. Привычная работа хоть немного, но отвлекала. Когда он понял, что мысли его начали путаться, он встал, сгреб в охапку пальто и, спустившись на лифте вниз, вышел на улицу. Я старалась доставить ему все мыслимые удовольствия, и мне было это очень приятно. На полном сдержанности языке Дженис это звучало чуть ли не порнографией, рождая картины безостановочного, безудержного, оголтелого и самозабвенного траханья, траханья вселенского. Он представлял ее берущей в рот у этого здорового Джона Эппла, представлял его, трахающего ее сзади.

Можно было либо сесть на метро, либо пойти пешком. Он решил пойти пешком, что и сделал – пошел быстрым шагом человека, который, несмотря на хороших родителей, длительное дорогостоящее образование, несмотря на влияние, которое оказал на него брак с интеллигентной красивой женщиной, и на все прочие влияния и опыт цивилизации, отлично сознавал, что только физическая активность способна разрядить его гнев. Только так можно было дать приемлемый выход непреодолимому желанию возмездия, желанию сокрушить, убить, обуревавшему его в тот момент, желанию схватить этого Джона Эппла и втолковать ему, что никто, никто, кроме него самого, не имеет права прикасаться к Дженис, втолковать это ему, нанося удары, избить его до потери сознания, вытрясти из него душу, не обращая внимания на вопли о пощаде, бить, пока кровь у этого Эппла не хлынет из ушей, носа, рта, поломать ему ребра так, чтобы обломки проткнули насквозь все его внутренности, выдавить ему глаза большими пальцами, давить и давить быстро, часто, неумолимо, вырвать сердце у него из груди, сжать в ладонях этот теплый, кровоточащий и все еще трепещущий кусок мяса, поднять его над головой – лучше на глазах всей Филадельфии, может быть, даже на Стадионе ветеранов, – а потом, схватив это мерзкое вонючее сердце, запихать его в рот и сожрать.